Молотов. Наше дело правое [Книга 2] - Вячеслав Алексеевич Никонов

поручению короля вручил Почетный меч, который был изготовлен по специальному заказу Его Величества в честь славной обороны Сталинграда. Большой зал был заполнен русскими офицерами и солдатами. Когда после нескольких пояснительных слов я вручил это великолепное оружие маршалу Сталину, он весьма внушительным жестом поднес его к губам и поцеловал. Затем он передал меч Ворошилову, который его уронил»[630]. После церемонии участники конференции расселись за большим круглым столом для рассмотрения вопросов, подготовленных на заседании военных — Ворошилова, Маршалла и Брука. Неожиданно Сталин спросил:

— Кто будет назначен командующим операцией «Оверлорд»?

Рузвельт ответил, что вопрос пока не решен.

— Если это неизвестно, тогда операция «Оверлорд» является лишь разговором.

Здесь переговоры забуксовали. «Обедали мы у Сталина, в узкой компании: Сталин и Молотов, президент Гопкинс, Гарриман, Кларк Керр, я, Иден и наши переводчики, — писал Черчилль. — Усталости от трудов заседания как не бывало, было довольно весело, предлагалось много тостов»[631].

30 ноября в 13.30 встретились главы внешнеполитических ведомств, от США в этой роли в отсутствие Хэлла выступал Гопкинс. Согласились, чтобы после войны германские и японские базы должны перейти под контроль Объединенных Наций. Была в принципе одобрена формула решения польской проблемы, которую накануне Черчилль проиллюстрировал на трех спичках: переместить на запад границы и СССР, и Польши.

— Я считаю, что это было бы лучшим выходом из положения, — согласился Молотов[632].

Главы правительств встретились позже. Рузвельт начал с приятной новости:

— Сегодня Объединенный комитет начальников штабов с участием Черчилля и моим принял следующее решение: операция «Оверлорд» намечается на май 1944 года и будет проведена при поддержке десанта в Южной Франции.

— К моменту начала десантных операций во Франции русские подготовят сильный удар по немцам, — обещал Сталин и получил еще один словесный подарок — от Черчилля.

— Раньше англичане возражали против того, чтобы русские имели выход к теплым морям, но сейчас англичане не имеют против этого никаких возражений.

— Все это время англичане хотели задушить Россию, — заметил Сталин, — но если англичане не хотят больше душить Россию, то необходимо, чтобы они облегчили режим проливов[633].

В полшестого разошлись, чтобы успеть подготовиться к важному мероприятию — празднованию дня рождения Черчилля. Обед — примерно на сорок персон — прошел в британском посольстве. «На большом именинном пироге, — вспоминал Черчилль, — горело 69 свечей. Во время обеда было произнесено много речей, и большинство самых видных гостей, включая Молотова и генерала Маршалла, тоже внесли свой вклад… Я чувствовал, что мы достигли такой солидарности и такого настоящего товарищества, каких никогда прежде не достигали в этом великом союзе».

Как вспоминал Черчилль, 1 декабря за завтраком в советском посольстве «присутствовали также Молотов, Гопкинс, Нден, Кларк Керр и Гарриман. Первой темой нашего разговора был вопрос о вовлечении Турции в войну»[634].

— Во время заседания позавчера господин Черчилль говорил, что если Турция не вступит в войну, то права Турции в отношении проливов не могут оставаться неизменными. Не могли бы вы разъяснить это заявление, — поинтересовался Молотов.

— Я думаю, что режим проливов следует подвергнуть пересмотру хотя бы по той причине, что участниками конвенции в Монтрё являются японцы, — отвечал Черчилль.

— Независимо от того, вступит или не вступит Турция в войну, Дарданеллы должны быть свободны для прохода военных и торговых судов всех наций, — высказал свою позицию Рузвельт. — Они должны быть поставлены под контроль держав, осуществляющих полицейские функции[635].

Перешли к Финляндии. Черчилль заявил, что «ущерб, который причинили финны, напав на Россию и совершив, таким образом, недостойный и нелепый поступок, значительно превышает то, что может поставить такая бедная страна, как Финляндия». И добавил, что у него «в ушах еще звучит знаменитый лозунг: “Никаких аннексий и контрибуций”».

Сталин с широкой улыбкой ответил: «Я же сказал вам, что становлюсь консерватором»[636].

— Финны в течение двадцати семи месяцев держат под артиллерийским обстрелом Ленинград — вторую столицу Советского Союза, — заметил Молотов[637].

В 15.20, в промежутке между завтраком и вечерним заседанием Сталин и Молотов побеседовали с Рузвельтом, который напомнил, что остался необсужденным вопрос о создании международной организации.

— Я полагаю, что маршал Сталин понимает, что деятельность мировой организации будет зависеть от трех держав.

— В соответствии с предложением советской делегации на Московской конференции принято решение о том, что между тремя правительствами будет происходить обмен мнениями с целью конкретизации предложения о создании мировой организации и обеспечения в ней руководящей роли четырех держав, — заметил Молотов, напоминая о Китае[638].

Перешли в другую комнату и заняли места за столом конференции.

— Можем ли мы получить сейчас ответ на вопрос относительно передачи нам части итальянского торгового и военноморского флота? — поинтересовался Молотов.

— Ответ на этот вопрос очень прост, — ответил Рузвельт. — Мы получили большое количество итальянских кораблей. После войны они должны быть распределены между Объединенными Нациями.

Затем опять перешли к Польше. Предложения западных партнеров признать эмигрантское правительство Сталин, опираясь на данные разведки о связях агентов польского правительства с немцами, отверг с негодованием. По вопросу о границе на основе карт и текста радиограммы Керзона, которые раздобыл Молотов, Черчилль предложил формулу, получившую название «Тегеранская»: «В принципе было принято, что очаг польского государства и народа должен быть расположен между так называемой линией Керзона и линией реки Одер, с включением в состав Польши Восточной Пруссии и Оппельнской провинции». Сталин неожиданно выдвинул дополнительное условие:

— Русские не имеют незамерзающих портов на Балтийском море. Поэтому русским нужны были бы незамерзающие порты Кёнигсберг и Мемель и соответствующая часть территории Восточной Пруссии. Тем более что исторически — это исконно славянские земли.

Черчилль с грустью обещал подумать…

1 декабря состоялось еще одно немаловажное событие. «В Тегеране в 1943 году Сталин пошел на прием к юному шаху Ирана — тот даже растерялся»[639], — рассказывал Молотов. Рузвельт принял шаха в своей резиденции, Черчилль — в британском посольстве. Сталин стал единственным из глав «Большой тройки», кто запросил встречу с шахом в его собственном дворце, что доставило максимум хлопот советской службе безопасности. Шах высоко оценил такой жест. Сталин заверил его в стремлении укрепить Иран и личные позиции шаха, обещал передать иранской армии двадцать танков и столько же самолетов, направить советских военных инструкторов. Западные дипломаты расценили встречу как большой успех дипломатии Москвы[640]. Позже, на пенсии, Молотов был более скептичен в отношении усилий на ниве привлечения шаха на советскую сторону: «Сталин думал, что подействует на него, не получилось. Шах чувствовал, конечно, что мы не можем тут командовать, англичане, американцы рядом.